В 1826 Николай I утвердил Устав о цензуре, подготовленный министром просвещения А.С.Шишковым. Просуществовал устав недолго, в частности потому, что обходил вопросы драматургии и театра. Одновременно Ф.Булгарин составил записку О цензуре в России и о книгопечатании вообще, где рекомендовал сосредоточить все цензурование пьес, изданных в периодической изданиях, в ведении «высшей полиции»: «Это потому, что театральные пьесы и журналы, имея обширный круг зрителей и читателей, скорее и сильнее действуют на умы и общее мнение. И как высшей полиции должно знать общее мнение и направлять умы по произволу правительства, то оно же и должно иметь в руках своих служащих к сему орудия». В том же 1826 создается Третье отделение Собственной его Величества канцелярии. В новом цензурном уставе, изданном в 1828, предложение Булгарина было реализовано: вводилась особая «двухступенчатая» цензура драматических произведений. Согласно пункту № 23 устава, одобрение пьес к изданию оставляется в ведении общей внутренней цензуры, но цензурование их же для постановки на сцене передается в Третье отделение, т.е. в охранное отделение. Смысл этого положения заключался в том, чтобы предельно затруднить доступ на сцену новых драматических произведений. При почти всеобщей неграмотности населения правительство учитывало силу воздействия слова, произнесенного на сцене перед широкой аудиторией. В соответствии с этим театральная цензура относилась к своим обязанностям с исключительной бдительностью, опережая в своем рвении общую цензуру. Создавалось такое положение, когда пьеса, уже появившаяся в печати, проникала на сцену только с рядом новых цензурных купюр или вовсе запрещалась для постановки.
Этот цензурный порядок установился в русских театрах на долгие годы. Из года в год падало число пьес, представляемых в драматическую цензуру. Если в 1838 в цензуру было подано 659 пьес, то в 1846 – 275. В среднем запрещалось от 12 до 19 процентов представляемых пьес. Целые пласты жизни оказывались заведомо запретными для сцены. Ф.Кони писал в Театральной летописи: «Наша жизнь гражданская тесно связана с административной, и не всех ее пружин можно касаться в драме… Драма из общественного современного быта в настоящих его проявлениях решительно невозможна; формы нашей жизни слишком определены и положительны, чтобы можно было допустить мысль, что страсти у нас могут иногда шагать за показанные пределы». Первое время театрально-цензурная деятельность Третьего отделения ограничивалась столичной сценой и театрами крупных провинциальных городов. Но скоро выяснилось, что странствующие провинциальные труппы ставят пьесы, не прошедшие цензуру. В 1842 Третье отделение потребовало от Министерства внутренних дел списки всех провинциальных трупп и их репертуара, одновременно дав указание следить, чтобы антрепренеры не смели выходить за рамки перечня пьес, «дозволенных к представлению».
Особую реакционность общая внутренняя цензура приобретает после 1833, когда министром народного просвещения становится граф С.С.Уваров. С самого начала главой Третьего отделения был А.Х.Бенкендорф, а с 1839 непосредственным руководителем театральной цензуры назначается Л.В.Дубельт (управляющий Третьего отделения в 1839–1856), без разрешения которого ни одна пьеса не могла появиться на сцене. Из его высказываний: «Драматическое искусство, как и всякая отрасль литературы, должно иметь цель благодетельную: наставляя людей, вместе забавлять их, а это достигнем несравненно скорее картинами высокого, нежели описанием и низости, и разврата». Цензор Е.И.Ольдекоп предрекал: «Если же цензуре, не разрешив трагедий, вменить в обязанность еще строже наблюдать за комедией, то театральный русский репертуар в самом скором времени должен будет прийти в совершенный упадок». Еще в сентябре 1826 А.С.Пушкин читал в Москве приятелям Бориса Годунова. Он должен был отдать пьесу в цензуру, а после хлопотать о постановке ее на сцене, но обстоятельства помешали и тому, и другому: незадолго до этого император «предложил» поэту быть его единственным цензором. Поставив Пушкина в исключительные условия по сравнению с другими писателями, это обстоятельство лишило его необходимой свободы. Сразу после чтения Бориса Годунова он получил письмо от Бенкендорфа, где ему был задан формальный вопрос: «действительно ли он знакомил публику с произведением…». «Я уверен, – писал Бенкендорф, – что вы слишком благомыслящи, чтобы не чувствовать в полной мере великодушного к вам монаршего снисхождения и не стремиться учинить себя достойным онаго». Пушкин отвечал, что «читал свою трагедию некоторым особам, – не из ослушания, но только потому, что худо понял высочайшую волю государя». Пушкин отсылает пьесу в С.-Петербург. В декабре 1826 Бенкендорф делает доклад, в котором находит драму достоинством гораздо ниже того, что от нее ждали. По его мнению, это подражание, но подражание отнюдь не классическим образцам, каковы, например, Шекспир, Гёте, Шиллер: «...кажется, будто это состав вырванных листов из романа Вальтер Скотта». Участи Бориса Годунова вскоре подвергается Скупой рыцарь.
Одновременно с Пушкиным не избегают цензурных столкновений множество других русских писателей – А.С.Грибоедов, Н.В.Гоголь, М.Ю.Лермонтов и т.д. Комедия Грибоедова Горе от ума была запрещена не только для постановки, но и для печати. Драму Маскарад в октябре 1835 Лермонтов представил в цензуру Третьего отделения для разрешения постановки в Императорском Санкт-Петербургском театре. Бенкендорф усмотрел в Маскараде «прославление порока» и вернул пьесу «для нужных перемен». В частности, он требовал изменить ее финал «таким образом, чтобы она кончалась примирением между господином и госпожей Арбениными». Лермонтов ничего не изменил в пьесе, но написал новый, четвертый акт, в котором Неизвестный раскрывает Арбенину невинность убитой им жены. Новая редакция не удовлетворила театральную жандармерию. Цензор Ольдекоп писал в отзыве: «В новом издании мы находим те же неприличные нападки на костюмированные балы в доме Энгельгардтов... те же дерзости против дам высшего общества. Автор очень хотел прибавить другой конец, но не тот, который ему был назначен. Драматические ужасы прекратились во Франции, нужно ли вводить их у нас, нужно ли вводить их отраву в семьях? Дамские моды, употребляемые в Париже, переняты у нас; это невинно, но перенимать драматургические уродства, от которых отвернулся даже Париж, это более, чем ужасно, это не имеет имени». Лермонтов пошел на уступки и коренным образом переработал пьесу. Ольдекоп писал о третьей редакции: «Ныне пьеса представлена совершенно переделанная, только первое действие осталось в прежнем виде. Нет более никакого отравления и все гнусности удалены». Пьеса тем не менее была вновь запрещена. Лермонтов так излагал официальные мотивы запрещения пьесы: «...драма Маскарад в стихах, отданная мною на театр, не могла быть представлена по причине (как мне сказали) слишком резких страстей и характеров и также потому, что в ней добродетель недостаточно награждена». Цензурный запрет с Маскарада был снят только в 1852.
Известно, что появление Ревизора Гоголя на сцене обязано исключительно заступничеству государя, лично прочитавшего и одобрившего комедию. В 1848 создается особый тайный комитет для надзора над действиями цензуры. О существовании этого «Комитета 2 апреля 1848» нигде не объявлялось, но на практике его деятельность широко выходила за рамки официальной цензуры, так как его решения утверждались непосредственно самим царем. Так, в 1850 заключение комитета о комедии А.Н.Островского Свои люди – сочтемся вызвало личную резолюцию Николая I: «...напрасно печатано, играть же запретить». Островский считал, что театральная цензура «строже и подозрительнее других цензур»: «Самым вредным, самым гибельным следствием настоящей драматической цензуры для репертуара я считаю страх запрещения пьесы. Автор, в особенности начинающий... поневоле должен всего бояться... Пришла ему широкая мысль – он ее укорачивает! Удался сильный характер – он его ослабляет, пришли в голову бойкие и веские фразы – он их сглаживает, потому что во всем этом он видит причины к запрещению... такое постоянное укорачивание, урезывание себя вредно действует на производительные способности, долго потом отзывается во всей деятельности; я говорю это по собственному опыту». Островский считал положение драматических авторов тяжелейшим, мечтал о создании русского национального театра, независимого от произвола чиновников и корыстных соображений канцелярского начальства. В таком виде цензура в России существовала до начала 20 в.
После октябрьской революции был разрушен аппарат цензуры. Созданный в СССР Главлит (1922) только в конце 1920-х годов начинает осуществлять театральную цензуру, как и раньше, в двух ее формах: разрешения на публикацию и разрешения на постановку. (Позже появился термин «лит» – разрешение.) Театр становился идеологической сферой деятельности, Главлит фактически подчинялся ЦК партии. Известна драматическая судьба практически всех пьес М.А.Булгакова, пьес Н.Эрдмана. В период «оттепели», после смерти Сталина, наступило некоторое послабление. Появилось больше переводных пьес, почти не осталось тем, запрещенных для театра. К концу 1960-х годов, в эпоху «застоя», крупнейшие советские драматурги и режиссеры перешли на «эзопов» язык. Литературный «лит» ослабевает, пьесы публикуются, но не получают разрешения на постановку. Такова судьба пьес А.Вампилова, М.Рощина, А.Володина, Л.Зорина и др. С началом перестройки (1985) театральная цензура начала ослабевать и к 1990 практически перестала существовать.
Цензура в царской России и Советском Союзе. Материалы конференции 24–27 мая 1993 г. Москва. М., 1995
